Форум

Расуль Ягудин

Восхождение

Абзый просыпался медленно и нехотя, с мучительным усилием выплывая из чёрной бездонной глубины. Он уже очнулся и сознавал, что лежит на диване в собственной комнате на потных влажных простынях, но чёрная бездна сна всё так же облепляла его его тело, сковывая движения и сжимая грудь, отчего сердце тяжело ныло, с трудом проталкивая кровь сквозь стиснутые сосуды, и мучительно хотелось вдохнуть поглубже – глубоко-глубоко, расширив грудную клетку и насытив нежным светом прохладного кислорода каждую молекулу крови и мышц, и он всё никак не мог сделать этот глубокий стонущий вдох, который освободил бы грудь и мозг от мучительной тяжести – не настолько большой, чтобы избавить его от жизни, и достаточно серьёзной, чтобы мучить и мучить бесконечной, рвущей сознание невозможностью сделать, наконец, тот сладкий, облегчающий глубокий вдох. Абзый напрягся, стараясь окончательно вырваться из чёрного пространства удушающего сна, всё ещё лежащего на нём мягкой и непроницаемой бесформенной грудой, и начал разлеплять веки, с трудом открывая глаза, и когда он сумел сделать это, на какой-то кошмарный миг ему почудилось, что сон переместился в явь, что липкая тяжёлая бездна, словно битумная смола, уже затопила и поглотила все привычные предметы и весь привычный окружающий мир, все зелёные деревья и утреннее сверкание капелек воды в недалёком фонтане, и ночные искорки звёзд, ласкающие взор при полёте в просветах среди нежных и тёплых мягких летних облаков, что всё исчезло в сплошной бесконечной массе, и что даже сам солнечный свет навеки сгинул, погрузившись в облепляющую бесконечную пустоту – пустоту, похожую на трясину – затягивающую и не дающую опоры для крыльев или рук …
…Абзый хрипло выдохнул с брызгами застоявшейся ночной слюны и раздражённо сел на постели. На хрен, привидится же такое! Комната как комната, никаких непроницаемых бездн. Просто веки слиплись от ночных слёз и заслоняли обзор – отсюда и ощущение бесконечной мглы и липкой субстанции, из которой невозможно выплыть. Ерунда всё это. Выплыть можно откуда угодно, если… если есть ради чего. Он сунул ноги в шлёпанцы и тяжело зашаркал на кухню. Голова болела с правой стороны в районе виска, и тошнота накатывалась волнами при каждом шаге, на хрен, опять приступ гипертонии, мерзость – полнейшее ощущение тяжёлого похмелья и обиды из-за его незаслуженности – одно дело, когда мучаешься с похмели после серьёзной пьянки, тут уж приходится терпеть и смиренно принимать кару Божью, и совсем другое, если и не пил, и похмелье нате вам пожалуйста со всеми его удовольствиями… Абзый выругался вслух и на мгновение испытал от этого чувство глубокого злобного удовлетворения, впрочем, удовольствие было крохотным и скоротечным, поскольку головная боль и тошнота от его ругательства лишь усилились. Тем не менее, Абзый назло всему миру выругался ещё раз. Теперь надо было собраться с силами, чтобы состряпать утреннюю чашку чаю.
Первый глоток тёрпкого красного чая был изумителен, как всегда, и Абзый с лёгким стоном наслаждения откинулся на спинку стула, когда тииновый огонь прошёлся первой волной по его жилам. Уф, Аллам, наконец-то он мог немного очухаться после ночного кошмара. Абзый вновь вспомнил тяжёлую вязкую пустоту вокруг себя и непроизвольно передёрнулся всем телом.
- Приснится же такое. – громко сообщил он молчаливой пустой квартире и неожиданно ощутил неприятное чувство… как будто эти громко признесённые слова даже не всколыхнули липкую битумную массу, действительно притаившуюся где-то неподалёку, массу, в которой он действительно побывал наяву, а не во сне. Неприятная игла боли и сомнения поселилась и теперь жила в его груди, легонько покачиваясь и пробуравливая стенку сердечной мышцы. “Приснится же такое!” – хотел повторить Абзый ещё громче, но на этот раз промолчал и отхлебнул ещё глоток чаю, напряжённо морща лоб. Разум его уже проснулся, и этот разум успел подсказать ему, что сотрясанием воздуся реальный мир вокруг всё равно не изменишь. Сон был неприятен, но это был не повод для того, чтобы от него просто отмахнуться, тем более, что острое игульчатое сомнение продолжало жить и подвижничать где-то в глубине груди. Абзый отхлебнул чаю ещё раз и невольно сморщился и посмотрел стакан на свет – чай почему-то показался ему невкусным. И это был самый плохой признак. Он означал, что Абзый начал утрачивать человеческие ощущения, и это был самый херовый признак из всего. Значит, вскорости он начнёт терять чувствительность к боли и потребность в еде, Господи, подумал Абзый, неужели опять началось, и как долго продлится трансформация?, и насколько это будет на сей раз тяжело?, и сможет ли он теперь, когда ему под семьдесят по меркам земных лет?, и, ГОСПОДИ, НЕУЖЕЛИ ЭТО ОПЯТЬ НАЧАЛОСЬ? Он вновь вспомнил сон и тяжёлую чёрную пустоту, на которую невозможно было опереться крылом, и вновь невольно содрогнулся.
Он так и сидел с остывшей чашкой в руке и бездумно глядя прямо перед собой, когда ему постучали в дверь, и это был знакомый, нормальный стук – стучали небольшим железным предметом по железной ручке замка, и от этого звук был звонким и мелодичным и в точности выводил условный узор – стучал кто-то свой… кто-то, кому не следовало приходить без дела. Абзый открыл дверь резким движением, словно бросившись в прорубь в тридцатиградусный мороз, и уже в следующий миг понял, что лучше бы он бросился в прорубь в тридцатиградусный мороз, это было бы чревато гораздо, несоизмеримо меньшими неприятностями. Потому что, на хрен, за дверью Ральф. Человек, визит которого – предвестие настоящей беды.
- Чё, началось? – нервно спросил Абзый
- Где “здрасте”? – мрачно и со стариковской раздражительностью обрезал его Ральф, в очередной раз демонстрируя понты на тему приличий, которых лет сорок назад нахватался от Риты, на приличиях полностью помешанной, впрочем, сам Ральф явно полагал, что приличия писаны не для него, поскольку он тут же простенько и без затей ломанулся в дом, не дожидаясь приглашения, и… вслед за ним легко пролезла не блистающая ни чистотой, ни зрелостью незнакомая тёлка.
- Ты, кажется, на старости лет заделался педофилом. – кисло прокомментировал сей факт Абзый и с грохотом захлопнул сейфную дверь в квартиру. – Ей хоть четырнадцать-то есть?
- Есть. – холодно огрызнулась соплюшка и несколько замешкалась. – Будет скоро.
- Вот то-то и оно, что будет, хотя и неизвестно, скоро или нет, а также в этом ли году, или в следующем или вообще чёрт знает когда.
- Не чертыхайся. – недовольно остановил его Ральф. – Святой боец не должен сквернословить, ибо брань отдаёт его во власть дьявола, это первое, чему я научился от Риты. – при упоминании имени Риты голос Ральфа слегка задрожал. - А насчёт девочки – это вообще не то, что ты подумал.
- Ну-у-у-у? – восхитился Абзый. – И чё же я, интересно, подумал?, кто бы просветил меня на сей счёт.
- Ты можешь унять своё возбуждение хоть на миг? – внезапно и со злостью крикнул Ральф.
Абзый внял крику его души и вежливо промолчал, хотя целый рой ядовитых ответов жалящей пчелиной кучей теснился на самом кончике его языка. Ральф отвернулся и начал с независимым видом метаться по комнате из угла в угол. Когда он вышел на сотый круг, Абзый чуть зевнул, культурно прикрывая рот ладошкой. Ральф вздохнул и остановился.
- Херня какая-то. – наконец мрачно выдавил он из себя.
- Я догадался. – глубокомысленно покачал головой Абзый, сразу став похожим на очень постаревшего и жутко похудевшего китайского болванчика. – Иначе я не был бы удостоен сомнительной чести и ещё более сомнительного удовольствия лицезреть у себя в доме столь странную компанию.
Ральф опять отвернулся и возобновил свои хождения из угла в угол. Злобное и испуганное выражение не сходило с его лица, и по этому признаку Абзый понял, что уже – всё. Всё – это началось, это снова здесь, это – вернулось. В следующий момент Ральф остановился настолько резко, что Абзый мельком подивился тому, что у него от рывка не отлетело туловище, оторвавшись от ног.
- У тебя ничего не было? – с мольбой спросил он, словно надеясь, что Абзый купится на умоляющие интонации и утешит его, успокоит, переубедит и отправит домой вместе с этой долбаной малолеткой. И Абзый подумал, что, видит Аллах, он сделал бы это с огромным удовольствием, если бы у него была такая возможность.
- Было. – устало сказал он. – Сон.
- Та-а-ак. – с безнадёжностью в голосе протянул Ральф и опустился в кресло, словно у него подкосились ноги. – Когда же это всё кончится? - с внезапной мукой в голосе произнёс он, и Абзый вдруг со страшной отчётливостью понял, что они оба – дряхлые старики, разумом он знал это и раньше, но сейчас он вдруг ощутил это всей душой и всем телом, и он теперь со всей остротой чувствовал каждую морщинку на своё старом теле и, глядя на дряхлую развалину, сидящую сейчас перед ним, Абзый подумал, что они похожи как близнецы, похожи заострёнными жёсткими чертами лиц, уверенным и неостановимым огнём фанатизма в глазах, и старыми телами, высохшими, словно древние пергаментные заклинания посреди безлюдных раскалённых пустынь.
- Никогда. – ответил он Ральфу на вопрос. – Свет и тьма неразделимы и непобедимы, и именно их постоянная и бесконечная борьба возвышает человеческие души и приближает их к Господу, так что перманентная война со злом – сиречь необходимое условие развития Божьего мира…
Ральф поднял руку, останавливая его речь.
- Ты бы мне ещё таблицу умножения прочитал. – сухо сказал он. – Марксистко-ленинскую диалектику я знаю не хуже тебя, включая закон единства и борьбы противоположностей. Я имел в виду другое – когда же Бог допустит нас к себе?
- Ну… вот… непосредственно…. – улыбнулся Абзый. – Справимся в этот раз и… на покой.
Ральф недовольно покосился на него.
- Тебя с твоими шуточками хоть сейчас куда-нибудь в роман к Франсуазе Саган. –подытожил он кислым голосом. – И затем какая-нибудь героиня высказалась бы наподобие “хуже всего было то, что он находил себя остроумным”.
Он несколько мгновений молчал, и Абзый вдруг почувствовал напряжение – было похоже, что Ральф собирается с духом, чтобы сказать ему нечто, а это могло означать лишь одно – Ральф где-то напортачил и теперь должен в этом признаться. Так оно и оказалось.
- Я отдал ей! – выдохнув словно перед броском, сказал наконец Ральф.
Абзый сразу понял и несколько мгновений молчал, пытаясь справиться с приступом ярости, перехлестнувшей ему горло, как драконий хвост.
- Т-т-ты-ы-ы, - наконец начал он низким гулким голосом, почему-то затягивая гласные - ты, старый мудак, ты, вообще, соображаешь или нет?, ТЫ ОТДАЛ АЖДАХУ ЭТОЙ СОПЛЯЧКЕ!!!??? – он кинулся на Ральфа и вслепую бешено замолотил его кулаками куда попало, продолжая бессвязно орать что-то о старческом маразме, которым, как он только что понял, Ральф страдает с юных лет.
- Хватит! – завопил Ральф, с трудом отбиваясь от сморщенных стареньких кулачков. – А если бы я внезапно сдох от старости и аждаха осталась бы без присмотра, что, так было бы лучше? Думаешь, патологоанатомическая бригада занялась бы хранением аждахи и стала бы бродить вокруг неё сорок лет с мечами, как все мы, идиот?
Абзый наконец-то выдохся и тяжело привалился к стене, хватая воздух ртом.
- Нам давно пора было начать подготовку смены. – тоже тяжело дыша, продолжил Ральф. – Нам, старшим, уже по семьдесят, скоро мы начнём умирать, как мухи, а весь этот тупорылый плебс в лучшем случае закинет темницу с аждахой на помойку, где её вскроет случайный бомж, а в худшем – выпустит аждаху на волю ради идейки повластвовать над миром.
Абзый, всё ещё не справившийся с дыханием, устало сделал вялый жест рукой, отметая его аргументы, и именно в этот миг послышался новый голос.
- Угомонились? – недружелюбно спросила девочка. – Вам, старым козлам, только доверять такое дело. И как вы удерживали аждаху столько лет?, да таких придурков любой пацан катанёт за лохов – это вам не чаи по утрам трескать. Так что орите-не-орите, а аждаху я вам не отдам, это ж ёбнуться можно – судьба всего человечества в руках горстки свихнувшегося старичья со ржавыми мечами в кладовках. - говоря всё это, она сидела в кресле, небрежно закинув ногу на ногу так, что, при желании, не очень сильно